— Слишком часто идешь ва-банк, Бентолл.
— Не городи ерунду! — Что-что, а насмехаться над ним я мог. — Тот, кто идет ва-банк, может либо выиграть, либо проиграть. Выигрыш мне в данный момент не грозит, а проигрывать нечего.
— Ошибаешься, — любезно сообщил он. — Кое-что можешь и проиграть.
Например, жизнь.
— Ради Бога. — Я расслабил руку и плечо, пытаясь унять боль. — Судя по самочувствию, я и без тебя вот-вот с ней расстанусь.
— У тебя великолепное чувство юмора, — ядовито констатировал он. И ушел, хлопнув дверью. Но повернуть ключ в замке не забыл.
Минуло с полчаса, пока я удосужился заглянуть в бумаги Фейрфилда.
Ведь у меня было о чем поразмыслить и без них. Что и говорить, последние полчаса были не лучшими в моей жизни. Улики лежали передо мной — я соглядатай, все до одного удалились наконец. И я наконец знал правду.
Контрразведка! — с горечью думал я. Да мне место в детском саду, а не в контрразведке. Едва научился переставлять ноги — а туда же, в этот порочный мир с его запутанными, скользкими тропинками. Тебе, Бентолл, ничего не стоит споткнуться на ровном месте. Когда эти аналитические упражнения приблизились к финишу, от моего самообладания и самоуважения осталось так мало, что и под электронным микроскопом ничего не обнаружить. Я вновь подверг ревизии все происшедшее, надеясь отыскать хоть один пример своей правоты. Но нет, установлен абсолютный рекорд: сплошные промахи. Сто процентов. Не многим выпадало на долю столь сокрушительное поражение.
И только один просвет в этой кромешной тьме. Да, я на каждом шагу ошибался. Но я ошибся и с Мэри Гоп-ман. Она не получала специальных инструкций у полковника Рейна. Она меня не обманула ни разу. Не интуиция, не наитие суфлировали мне, не умозрительные выкладки. Сама истина, доказуемая фактами. Поздновато пришел я к этому заключению.
Сейчас оно ничего не меняло. Но при других обстоятельствах... Я предался созерцанию радужных перспектив, возможных при других обстоятельствах, и уже украшал последними завершающими штриха-Ми башни и бастионы очаровательного воздушного замка, как вдруг в замке повернулся ключ. Я едва успел открыть папку, раскидать по столу листы. И вот уже в помещение вошли Леклерк и охранник-китаец.
Поигрывая тростью, Леклерк оглядел стол:
— Как делишки, Бентолл?
— Очень сложная это штука, и твои вмешательства сбивают меня с толку.
— Не усложняй ситуацию, Бентолл. Пробную ракету нужно снарядить и запустить в ближайшие два с половиной часа.
— Твои нужды мне глубоко безразличны, — заявил я ядовито. — И вообще, что за спешка?
— Флот ждет. Не следует испытывать терпение флота, Бентолл.
Я не сразу врубился в сказанное, а когда врубился, спросил:
— У тебя, стало быть, хватит наглости переговариваться по радио с «Неккаром»?
— Не прикидывайся дурачком. Естественно, мы переговариваемся с «Неккаром». Кто больше меня заинтересован в своевременном старте ракеты?
И чтоб она точно накрыла цель. И вообще, прекратить контакты — значит вызвать огонь на себя. Они сразу же рванут сюда на всех парах. Так что поторапливайся!
— Прилагаю все усилия, — сухо ответил я.
Он ушел, а я взялся за стартовые системы. Документация предлагала зашифрованные решения, в основном же с монтажом запросто справился бы любой знаток электротехники. Чего техник не сумел бы сделать — это произвести расчет времени с помощью часового ме-. ханизма в коробке, закрепленной на внутренней стенке наружной оболочки. Механизм этот регулировал нужную последовательность вспышек в стартовых цилиндрах.
Записи Фейрфилда с очевидностью свидетельствовали: он и сам сомневался в правильности своих рекомендаций на сей счет. Они базировались исключительно на теоретических посылках. Но теория и практика — не одно и то же. Осложнения обуславливались своеобразием твердого горючего. Смесь, при нормальных температурах и небольших количествах весьма послушного поведения, становилась непредсказуемой в экстремальных тепловых режимах, если была превышена некая неустановленная критическая масса. Никто не знал, какими именно показателями характеризуются эти факторы и как взаимодействуют. Зато все знали, сколь губительны результаты неопределенности. Стоило нарушить неустановленный рубеж безопасности, как относительно медленное горение смеси сменялось мгновенным взрывом, пятикратно превышающим мощь тринитротолуола.
Дабы не превысить критическую массу, горючее дробили на девятнадцать порций. Риск внезапно повысившегося прессинга должна была предотвратить семиста-дийная система воспламенения. Но вот как быть с теплотой — этого не ведал никто. В состав смеси входит окислитель, но его недостаточно, чтобы обеспечить полное сгорание. Два турбовентилятора, включающиеся за две секунды до первых четырех цилиндров, подают нужное количество воздуха первые пятнадцать секунд, пока ракета наберет необходимую скорость и перейдет на самообслуживание. Поскольку, однако, «Черный сорокопут» всецело зависит от своего собственного воздуха, ему подавай заземленную траекторию, чтобы он не ушел за пределы атмосферы прежде, чем прогорит смесь. И только когда этот процесс завершится, автоматический мозг резко развернет ракету вверх. Но даже полуминутная дозаправка ракетных легких означает бешеное сопротивление воздуха, провоцирующее колоссальные температуры. Конечно, есть надежда, что фарфор водо-охлаждаемого носового отсека частично собьет жар. Но какие температуры поднимутся в недрах ракеты?
Две коробки на внутренней обшивке вступают в действие перед запуском.