— Радары с радиусом в пятьдесят, а то и сто миль?
— Вполне вероятно, на них есть радарные установки. Даже весьма вероятно.
— А корабль с ракетой, он, по-вашему, оснащен радаром?
Капитан Гриффите возвратил мне листок.
— Нет, — решительно заявил он. — Леклерк преуспевает благодаря осторожности на грани смешного. Правда, только на грани. Бумажка эта бесполезна, будь даже у тебя свобода действий. Суда будут держаться на почтительном расстоянии от ракеты, передавая функции от одной пары к другой по эстафете, чтоб не вызвать подозрений у разведывательной авиации. — Но, минуточку, капитан, мысли мои разбегаются. — Я не преувеличивал. Голова моя гудела от жары и от снедавшего меня изнутри болезненного жара. — А что произойдет, если на арене появится военный корабль или самолет? Радар поможет его обнаружить, но никак не УНИЧТОЖИТЬ. Как поступят они в подобной ситуации с «Сорокопутом»? — — Уйдут под воду, — просто ответил Гриффите. — Ракету будут транспортировать на подводной лодке, стоит только перестроить трюм любой действующей субмарины и приспособить отсек для «Сорокопута». Суда прикрытия помогут подводной лодке перемещаться на высоких скоростях в надводном положении. Чуть что — субмарина исчезает с морской поверхности, продолжая путь не столь быстро, но столь же целенаправленно. Сотни кораблей, оборудованных наисовременнейшей техникой, могут годами рыскать по Тихому океану в погоне за субмариной и не найти ее. Будь уверен, Бентолл: если мы упустим ракету сейчас, нам ее больше не видать.
— Большое спасибо, капитан Гриффите. — Бесспорно, он прав.
Я неуверенно поднимаюсь. Ну впрямь старик на смертном одре, предпринявший последнюю попытку вернуться к жизни. Рву бумажку в клочья.
Из блокгауза в это время вываливаются люди. А неподалеку от рифа маневрирует Флекк.
— Еще одна просьба, капитан Гриффите. Уговорите Леклерка, чтоб оставил ваших людей под открытым небом, на свежем воздухе. Дескать, тяжко жариться под железной крышей. Они, похоже, готовят вторую ракету к отправке. — Я указал на металлические ящики в глубине ангара. — Намекните ему, что здесь им понадобится меньше караульных. Пообещайте хорошо себя вести. Если запуск удался, он на радостях может удовлетворить просьбу.
— Зачем это нужно, Бентолл? — вновь неприязнь в голосе.
— Не привлекайте внимания Леклерка. Нам нельзя переговариваться. Коли вам дорога жизнь, слушайтесь меня.
Я побрел к стартовой площадке, как бы изучая последствия взрыва. Две минуты спустя краешком глаза увидел: Леклерк беседует с Гриффитсом.
Потом Леклерк и Хьюэлл направились ко мне. Леклерк буквально излучал счастье, сияющее олицетворение сбывшейся мечты.
— Получается, ты не схимичил, Бентолл? — Он ограничился сухой констатацией факта, не балуя меня излияниями благодарности.
— Не схимичил. Но уж по второму заходу схимичу, братец, еще как схимичу! Успех?
— Абсолютный! Точное попадание в цель. С тысячемильного расстояния.
Теперь, Бентолл, принимайся за вторую.
— Сперва я повидаю мисс Гопман. Он сразу потускнел.
— Сперва доделаешь ракету. Я не шучу.
— Мне надо поговорить с мисс Гопман. Всего пять минут, не больше, обещаю. А не то сами возитесь с этой треклятой ракетой. Сколько влезет.
— Зачем тебе ее видеть?
— Это мое личное дело.
— Ладно. Но только пять минут. Ясно? — Он вручил часовому ключ и жестом отпустил нас.
Часовой отпер оружейную. Я вошел и захлопнул дверь у него перед носом, начихав на его самолюбие.
В комнате царил полумрак. Шторы были опущены. Мэри лежала на раскладушке, на которой утром спал я. Я опустился на колени у ее изголовья.
— Мэри, — шепнул я, коснувшись ее плеча. — Мэри, это я, Джонни.
Погруженная в глубокий сон, она с трудом приходила в себя.
Зашевелилась, заворочалась под одеялом. Проступили очертания лица, блеснули глаза.
— Кто это?
— Мэри, это я, Джонни.
Она не отвечала, и я повторил свои слова. Онемевшие губы с трудом выговаривали слова. Поди разберись в этом невнятном мычании.
— Я устала, — прошептала она. — Я так устала. Оставь меня в покое.
— Прости.меня, Мэри. Клянусь, я готов застрелиться. Я думал, они блефуют. Честное слово, думал, они блефуют. — Никакого ответа. Я продолжаю:
— Мэри, что они с тобой сделали? Ради Бога, скажи.
Она ответила шепотом. Что — я не расслышал. Потом повторила негромко:
— Со мной все в порядке. Пожалуйста, уйди.
— Мэри! Посмотри на меня! Она будто не слышала.
— Мэри, посмотри на меня. Коленопреклоненный Джонни Бентолл! — Я хохотнул, но звук получился неэстетичный. Вроде бы лягушка квакнула, к тому же страдающая бронхитом. — Я люблю тебя, Мэри. Вот почему я запустил эту чертову ракету — и еще тыщу запущу. И сделаю что угодно: хорошее, плохое, только бы тебе не делали больно. Я люблю тебя, Мэри!
Давно об этом знаю, но только сейчас отважился признать: готов ради тебя на все. Вот такой я кретин. Я люблю тебя и, если попадем домой, женюсь на тебе. Пойдешь за меня?
Опять молчание. Потом она сказала:
— Выйти замуж за тебя? После того, как ты им... Прошу, оставь меня, Джонни. Оставь меня в покое. Я выйду за того, кто любит меня, а не за...
— Она остановилась и хрипло закончила:
— Прошу, уйди.
Я грузно встал и пошел к двери. Открыл дверь, и потоки солнца хлынули в комнату. Осветили койку, светлые волосы, разбросанные по брезентовому заменителю подушки, огромные глаза газели на изможденном лице. Я долго смотрел на нее. Мученик, приговоренный к сожжению, не вызвал бы у меня слез. Слишком легкие эти слезы в сравнении с нынешней мукой. Я смотрел на единственного человека, которого за всю свою жизнь полюбил. Потом отвернулся. Крутой парень Бентолл не пожелал, чтоб хоть кто-нибудь стал свидетелем его слез. Даже Мэри. И тут послышался взволнованный шепот: