Черный крестоносец - Страница 16

Надо мной — пышущее жаром, раскаленное добела солнце посреди синего, отстиранного до линьки неба. На западе — голубовато-зеленое море, на востоке, в солнечной стороне, искрится, играя изумрудной волной, мелкая зыбь под теплым ветерком узлов этак в двадцать. Вдалеке на юго-востоке горизонт размыт пурпурными пятнами — то ли это острова, то ли вообще плод моей фантазии. Необъятна, необозрима морская ширь — и ни единого суденышка, ни единой лодки. Даже летающей рыбы, и той не видать. Я переключил свою бдительность на шхуну. Вероятно, эта шхуна — самое грязное судно во всем мировом океане. Трудно об этом судить, не располагая фактами, но повоевать за призовое место на данном поприще она, видимо, могла бы. Размерами шхуна была больше, чем мне представлялось с самого начала. Футов примерно сто в длину, и каждый фут грязен, до отказа набит отбросами, лишен ухода, а уж о краске и говорить нечего. Не исключено, впрочем, что краска когда-то существовала, но под солнцем облупилась и облетела. Две мачты, оборудованные под паруса, но никаких парусов, а между мачтами — антенна, примерно в двадцати футах от меня. За открытой дверью можно разглядеть ржавый вентилятор. Это как бы прихожая, за которой — без всяких перегородок — начинаются владения Флекка. Не то жилая каюта, не то штурманская рубка, и того и другого понемножку. Еще дальше и чуточку повыше — капитанский мостик. А еще дальше, но уже пониже, по-моему, жилой квартал — каюты экипажа.

Целых пять минут глазел я на корабельные постройки, на носовую часть судна. Я испытывал при этом странное чувство: что-то здесь не так, что-то должно выглядеть иначе. Полковник Рейн, думаю, смекнул бы, что именно. А я не мог. Но все-таки свой долг перед полковником я счел исполненным и осознал: дальнейшее бодрствование никому никакой пользы не принесет. Если им вздумается выбросить нас за борт, они не по-считаются с нашим сном или бодрствованием. Посему я смежил веки и уснул, наверстывая упущенное за последние сорок восемь часов, когда на отдых мне удалось выкроить едва ли три часа.

Проснулся я в полдень. Солнце стояло прямо над головой. Но тенты и устойчивый ветерок обеспечивали сносную жизнъ. Капитан Флекк расположился неподалеку от люка. По-видимому, он только что покончил с некоей операцией, явно нешуточной, судя по трудному и продолжительному его собеседованию с бутылкой виски. Глаза его слегка помутились, и даже за три фута да еще на подветренной стороне я без труда унюхал запах шотдандского зелья. Но тут его, видимо, совесть заела, или еще что. Так или иначе, он вдруг направился к нам, неся перед собой поднос. На подносе стояла бутылка шерри и неболыиой глиняный кувшин.

— Скоро дадим вам перекусить, — Голос капитана звучал почти виновато.

— Может, по глоточку для аппетита?

— Ага! — отозвался я, разглядывая кувшин. — Что там, цианистый калий?

— Виски, — отрезал он, наполнил два стакана, опорожнил свой одним махом и перевел взгляд на Мэри, чье лицо утопало в растрепавшихся на ветру волосах:

— А как миссис Бентолл?

— Пускай спит. Ей это необходимо... Флекк, по чьему приказу вы допускаете такие вольности?

— А? — На миг я его вышиб из седла, но только на миг, его организм успешно противостоял алкоголю. — Какие приказы? Чьи приказы?

— Что вы хотите сделать с нами?

— Не терпится узнать, а, Бентолл?

— Просто мне не нравится здесь... А вы не слишком коммуникабельны, верно?

— Еще глоток?

— Да я еще первого глотка не сделал. Сколько еще вы нас продержите?

Он призадумался ненадолго, а потом проговорил:

— Не знаю. Вы не так уж далеки от истины, я здесь не главный. Есть человек, жаждущий встречи с вами. — Он хлебнул очередную порцию виски. — Впрочем, сейчас он малость поостыл.

— Жаль, что он не сообщил вам об этом, прежде чем вы увезли нас из отеля.

— Тогда он еще пребывал в неведении. Радиограмма пришла пять минут назад. Скоро он опять выйдет в эфир — в девятнадцать ноль-ноль, то есть ровно в семь. И ваша судьба решится. Надеюсь, благополучно. — Слова его пугали сумрачными недоговорками; во всяком случае воодушевления мне не принесли. Он переключил внимание на Мэри. Изучал ее довольно долго в полной тишине. Потом подал голос:

— Смотри-ка, Бентолл, она у тебя недурна!

— Еще бы! Она ведь моя жена, Флекк. Так что поищи другой объект для любования.

Он медленно повернулся и оглядел меня холодно, зло, угрожающе. Что-то еще померещилось в его лице, но опять-таки — что? Неуловимое «что-то»...

— Кабы был я лет на десять помоложе или, может, на полбутылки трезвее, — заявил он без малейшего воодушевления, — я бы так врезал тебе, Бентолл. — Он уставился на играющую бликами океанскую волну, держа в руке недопитый стакан виски. — У меня дочь чуть помоложе ее, на год, на два. В Калифорнийском университете она сейчас. Высокое искусство!

Думает, ее папаша — капитан в австралийском флоте, — энергичным движением он вспенил напиток у себя в стакане. — Наверно, пусть так и думает. Пожалуй, лучше будет, если она меня больше не увидит. На ее месте я бы не пожелал себя увидеть. Да и я ее... теперь...

До меня все дошло. Я, конечно, не Эйнштейн, но в меня не надо вколачивать очевидное кувалдой. Солнце пекло все нещаднее, но теперь я не ощушал жары. Мне не очень хотелось, чтоб он понял: его собеседник — я, а не его собственная душа. И все же я спросил:

— Вы ведь не австралиец, Флекк?

— Нет?

— Нет, разговариваете вы как австралиец, но это благоприобретенный акцент.

— Я англичанин, как и вы, — проворчал он. — Но дом мой — в Австралии.

— Кто вам платит за это, Флекк?